Чертовски морозило зад.
    Чертовски.
   Фиш поминала рогатое отродье двадцать минут кряду, почти ощутив на своем затылке горячее дыхание Данте и душок того самого седьмого круга ада, где томились те, кто предпочитал добиваться своего силой и бесконечным потоком чужой крови. Быть может, запах исходил вовсе не из пламенных чертогов глубоко под ногами, а дело было в соусе терияки, которым обильно приправляли лапшу в китайском квартале. Ее парни любили обедать в забегаловке Лао, а сытый прищур после экзотических дешевых трапез делал головорезов Муни похожими на самого старика Дзцы, что настораживало Фиш, которой уже не раз казалось, будто выходец пекинского наркопритона подсыпал в свои сомнительные помои не только приправы из секретного сундучка далекой и не менее сомнительной прабабки. И только Бутч предпочитал вместе с ней поглощать бифштекс с кровью, даже на гарнир заказывая ту же стручковую фасоль под слоем карри, которую очевидно ненавидел и с удовольствием обменял бы на пресловутый картофель, но, криво растягивая широкий рот, с деланным аппетитом хрустел одним стручком за другим под одобрительным взглядом двух наблюдательных глаз напротив.
   Частые размышления о вкусовых предпочтениях были лишь следствием голодного и скудного на разнообразие детства, в котором недоеденная кем-то порция фри становилась настоящим лакомством по сравнению с тем, что удавалось добыть или отобрать на улицах Ист-Энда в другие дни. Только став хоть и незначительной, но частью семьи Фальконе, Фиш ощутила настоящий вкус жизни, возможно, именно благодаря интрижке с личным шеф-поваром дона, которого однажды пришлось убить в собственной постели, все еще ощущая внутри себя приятное тепло богатого на ласки итальянского опыта. Сейчас же ее миниатюрная фигура, восседавшая на заднем сидении Pontiac GTO, съежилась от январской прохладцы, что пробиралась сквозь приоткрытое окно, и казалась совершенно незначительной, а потому Муни больше походила на любовницу какого-нибудь местного сенатора, за которой заботливо выслали кортеж для препровождения в постель к толстосуму. Вряд ли кто-то, кому вдруг стало важно заглянуть в проезжающую мимо машину, заметил бы любовно уложенную на коленях биту, а потому вряд ли бы в этот момент чья-то цепочка скабрезных предположений о богатой подстилке прервалась недоуменным вопросом о том, почему образ с надменно вскинутым подбородком венчает не дорогая сумочка из кожи, а грубое оружие уличных громил.
   Муни раздраженно цокнула языком, когда автомобиль слишком резко завернул в проулок, и удостоила водителя взглядом, который не сулил ему дальнейшего пребывания за рулем. Только открывшийся вид на центральную улицу театрального района отвлек Фиш на жадное созерцание с виду совершенно неприметного здания, которое со вчерашнего дня принадлежало ей. Приставленный к промежности конец биты, окончательно убедил измордованного китайца в том, что свои петушиные бои он вполне может проводить в другом месте и отстегивать часть прибыли уже другой властной длани в районе доков, где резкую вонь птичьего помета как нельзя кстати заглушит запах тины и фабричных отходов. Китаец оказался вполне доходчивой натурой, не склонной к самокопанию в поисках уязвленного достоинства, а потому со скоростью человека, имевшего надежды дожить хотя бы до сорока, передислоцировал остатки своих людей и насесты с птицей подальше от чуткого нюха готэмской акулы. Бутч и еще несколько крепких ребят остались в здании на тот случай, если перемена собственников столь лакомого по своему расположению кусочка вызовет недюжий интерес у преступных коммерсантов, в то время как Фиш выслушивала плеяду недовольств дона, переданную не через его правую руку, а левую пятку в виде какой-то сошки на побегушках. Это, в свою очередь, говорило лишь об одном – дон был заинтересован в том, что из этого выйдет, но должен был обезопасить свою репутацию, если претензии других мафиози вдруг облачатся в решительные действия. А ирландская мафия, как никакая другая в Готэме, предпочитала словам действия.
   Новое детище Фиш уже скрылось за фасадами других зданий, но оставило на смуглом лице полную нескрываемого удовольствия улыбку, с которой Муни намеревалась встретить Грэди Дойла в его отстойнике, что тот с гордостью представлял как лучший бар театральных угодий. Идиот, которому Бутч вручил управление рулем, затормозил также резко, как и свернул минутами ранее на повороте, а потому вскрикнул от неожиданности и боли, когда ручка биты с силой опустилась на его плечо.
   - Это последний твой выезд, малыш, - и пусть молит всех известных ему богов, если не последний в жизни.
   Фиш выбралась из машины с изяществом дикой кошки, окинув презрительным и оценивающим взглядом местность, который, как и взгляды остальных гангстеров Муни (к слову, следовавших на трех машинах за ней), уставился на одинокую фигуру, что маячила темным пятном на противоположном конце дороги.
   - Впервые за историю Готэма полиция пожаловала на опережение, мальчики, - насмешливо процедила Фиш, почти поравнявшись с одним из местных детективов, конечно же, с расчетом на то, что ее слова долетят до ушей законника. – Целая и невредимая жизнь в той стороне, - широкий конец биты указал влево и (наверняка ощутимо) уставился в грудь.. Марви? Фиш не утруждала себя запоминанием имен, которые не сулили ей выгоды, а потому смотрела на фигуру перед собой так, как если бы это она на две головы возвышалась над полицейским. Тон, с которым обратилась Муни, говорил лишь об одном – это первый и последний совет убраться подальше к кипе отчетов и дрянному кофе с пончиками.

Отредактировано Fish Mooney (2016-04-27 18:51:12)

   Фиш вскинула бровь. Казалось, что может быть проще и понятнее этого жеста. Он олицетворял недоумение или в куда более редких случаях рисовал изысканную линию надменности на лице — высшая степень высокомерия, которую можно было высказать без слов. Но в этот раз бровь изогнулась иначе и даже не подводила своим движением черту под чьей-либо жизнью. Словно маленькая копия дельты Миссисипи, она едва изменила общее выражение смуглого лица, но находись рядом Бутч, он бы сразу понял, в чем дело и ревностно взвыл, опаляя Харви Буллока раскаленным паром из своих раздувшихся, как у минотавра, ноздрей.
   Интерес. Легкий, будто касание шелка, почти неуловимый со стороны, но явственно пролегший внутри тонкой линией до вальяжно выпяченной груди напротив. Это был далеко не первый полицейский, вставший на пути Фиш Муни с донельзя тривиальным намерением — остановить, будто безумец, раскинувший руки перед шквалистой морской волной, уверенный в том, что он новый Моисей и его зад надежно укрыт господней дланью. Мисс Муни была одной из немногих женщин в мафии, о которой были наслышаны. И если эти немногие были неразрывно связаны с постелью дона Фальконе, то Фиш стала единственной, о ком говорили с той же опаской, что и об остальных капореджиме в семье, если не с большей, учитывая то, как умело и искусно она сочетала женскую хитрость с выверенными ударами биты по самым слабым местам.
   В бархатистом блеске ее глаз действительно перемежался интерес, ведь на то, чтобы огрызаться с черной хищницей Ист-Сайда, стоило иметь хотя бы одну из двух причин: отчаянное безрассудство или стоическое упрямство, которое Муни весьма ценила, даже если в следующую секунду отправляла пулю в лоб. Фиш улыбается уголками губ, размышляя над тем, не придется ли ей после этой встречи с легкой грустью рассматривать в продырявленной шляпе остатки извилин, смешавшиеся с волосами и предсмертными мыслями о чем-нибудь совершенно пустом.
   Один выразительный взгляд — этого было достаточно, чтобы ее парни, не мешкая, рассредоточились по периметру, а часть из них, словно большая черная тень, безмолвно следовали за Фиш, готовые в любой момент устроить перестрелку. Но Муни была уверена, что ни один курок сегодня не будет  взведен, и эта уверенность подтверждалась все больше, с каждым шагом в прохудившуюся обитель Грэди Дойла. На мгновение ей показалось, будто этот отстойник — вовсе не хваленый ирландский бар, а насмешка, и долгожданную гостью привели в закуток гримерной, где актеры обычно коротают антракты за дешевым бурбоном и старыми театральными сплетнями. Фиш искала любого подтверждения и нашла его там, где не никак не могла ожидать — на лице Буллока, недоумение и немой вопрос «какого черта здесь происходит?» из приоткрытого от растерянности рта. Он быстро взял себя в руки, но этого было достаточно — Муни почувствовала себя на своей территории, а потому она позволила Дойлу еще немного похозяйничать.
   Вино кислило и связало язык, Фиш аккуратно сплюнула в салфетку и криво улыбнулась увлеченному болтовней Грэди, продолжая безмолвно и расслабленно наблюдать, пока длилась вступительная часть их маленькой трагикомедии. Грэди Дойл мог сколько угодно поясничать, то рассыпаясь любезностями, то сурово хмуря брови, видимо, он считал, что должен соответствовать названию своего района и без халтурной театральщины ему не обойтись. А может, он наивно полагал, будто это собьет Фиш Муни с толку, которой, на самом деле, было достаточно одного офицера Буллока по правую руку от себя. Пальцы, увенчанные длинными ногтями, плавно перебирали складки брюк чуть выше колена, в то время как темные, словно уголь, глаза, чертили прямую линию от помятого лица Дойла к напряженным плечам их связующего звена. Наличие законника в большинстве споров отводило наступление перестрелки на добрых пол часа, во время которых было вполне возможно достичь пресловутого компромисса, а законник, как правило, отправлялся на готэмское дно: хранить молчание или в качестве отдушины для особо кровожадных ребят. Заключительная партия Грэди вызвала широкую улыбку, соблазнительно обнажившую жемчужный ряд ровных зубов.
   — Что ж, разве я могу отказать старому другу? — Грэди явно не припоминал, когда он и Фиш успели обзавестись дружественными связями, но довольно расплылся через стекло своего бокала, в котором мерно плескалось подобие настоящего виски, судя по цвету и жгучим испарениям спирта. — Можем хоть сегодня перевезти часть декораций и обустроить вашей приме гримерную в бывшем курятнике, если его успели отскоблить от дерьма, — большой и указательный палец задумчиво обхватили острый подборок, довершив озадаченный вид Муни, которой будто бы действительно было дело до чужих удобств. — Но склад требует вложений, Грэди, без этого не обойтись, сам понимаешь, — ярко сверкнул рубиновый перстень на указательном пальце, когда тот, отделившись от подбородка, уставился в фигуру напротив. — Тебе есть что мне предложить? Черт побери, конечно же есть! — ладонь с характерным треском ударила по столу, отчего пепел на сигарете Дойла промахнулся с пепельницей. Фиш поднялась со своего места и плавно обогнула стул, еще хранивший тепло ее изворотливого зада. Пятнадцать недоуменных пар глаз следили за женщиной, единственной, от кого исходила реальная опасность, явно не зная, что можно было ожидать от капореджиме Фальконе, которая за последние пол года удвоила свои владения и, соответственно, прибыль дона практически без кровопролитий. Не считая измордованного китайца, но должен же он был как-то расплатиться за ту грязь, что развел на ее складе?
   Маленькие, на удивление крепкие ладони, легли на плечи перед собой, а Фиш мысленно поежилась от тех ощущений, что вызвала дешевая ткань пальто, которое Буллок так и не удосужился снять. Муни, не отрываясь, следила за лицом Дойла, в то время как пальцы медленно заскользили ниже, почти накрыв собой жесткие отвороты на груди Харви. Они задержались там лишь на пару секунд, после чего вновь оказались на прежнем месте, тем самым окончательно пригвоздив офицера к стулу. Харви Буллок должен был понимать, что его вмешательство не закончится для него ничем, что можно было бы рассказать из-за стенок дощатого гроба. Фиш дала ему шанс и немного времени, чтобы обзавестись, наконец, чертовым благоразумием.
   — Твой бар, Грэди. Искусство дорого стоит в наше время и с этим ничего не поделать, — Фиш притворно вздохнула, поглаживая большими пальцами отвратительную вигонь. За странным разговором из полутонов скрывался самый настоящий спор, в котором Муни ощущала себя безоговорочным победителем.

Отредактировано Fish Mooney (2016-06-01 21:50:07)