«Когда ты вернешься?»
Прошла всего неделя ежеутреннего повторения этих слов, а смысл вопроса успел измениться кардинально. От обеспокоенного желания убедиться, что Эйдан точно придет, через нервное ожидание в назначенный час увидеть на пороге не только самого Грэма, но и пару полицейских в придачу, до будничного уточнения, ко скольки надо будет успеть с ужином. Джейн никто не заставлял присматривать за хозяйством, но так ей было легче отвлечься от собственных мыслей и мыслей Люси заодно. Пока руки были заняты делом, голова отдыхала. А чем больше разгружался мозг, и события минувших дней медленно, но верно становились прошлым, тем спокойнее чувствовала себя Уильямс. В натирании кухонной раковины чистящим средством для Джейн было и то больше смысла, чем во всех пяти годах аркхэмского заключения. По крайней мере,  безопаснее махать губкой в квартире Эйдана, чем в лечебнице, выполняя общественно полезную работу.
Тревога вновь зародилась пару дней назад. Она зашевелилась где-то внутри, медленно и тягуче, а затем набросилась на Джейн как одичавший зверь. Девушка остановилась посреди гостиной, не дойдя до разложенного дивана, на котором провела последние несколько ночей. Маленькая чашка с кофе накренилась и чуть не выпала из руки Уильямс, но содержимое успело выплеснуться на пол. Глядя на безобразное мокрое пятно, Джейн вспоминала ржавую, грязную воду. Вонючую, коричневую жидкость, в которую так неприятно уйти по щиколотку, переходя ров или канаву.
Зелфа Ридли. Она может сейчас лежать и гнить вот в такой воде, в одной из многочисленных готэмских придорожных ям.
Наскоро стирая тряпкой пролитый кофе и отправляясь готовить новый, пока Грэм ещё не проснулся и не зашуршал в своей спальне, Джейн запретила себе думать о малышке. Крошка Ридли осталась в прошлом, как и Бен, как и доктор Аркхэм, как и всё то, от чего она бежала. В настоящем есть доктор Грэм, абсолютно нормальный. Кто-то посчитает нелогичным измерять «настоящее» лишь днем текущим, но для Уильямс это было самым правильным. Пока Эйдан сидел по вечерам напротив Джейн, разговаривая с ней и наматывая спагетти на вилку, всё было хорошо. Без любопытной и весьма невоздержанной Люси было бы вообще идеально, потому что ограждать разум от фантазий альтер-эго то ещё энергозатратное занятие. Больше всего Джейн боялась, что субличность захочет прогуляться посреди ночи до соседней комнаты, но, судя по поведению Эйдана, ничего аморального не происходило. Люси помнила уговор, который они заключили в самую первую ночь в доме Грэма. Правда, запретить альтер-эго помышлять о взаимно приятном времяпрепровождении с доктором, было не во власти Джейн.
Эйдан ушел, как всегда примерно обрисовав поселившейся у него беглянке свой распорядок дня и напомнив о визитках. Мог бы и не говорить, Уильямс выучила его номер мобильного наизусть, хоть и ни разу этим не воспользовалась. Как обычно кивнув, Джейн заперла дверь, тщательно, на все замки, и ещё несколько секунд слушала, приложив пальцы к двери, как Грэм шагает прочь от квартиры.
Найти что-то в Готэме просто, если знаешь, где искать. Спрятанные посреди объявлений о продаже котят контактные данные наемных киллеров, правда о деяниях власть имущих между хвалебных строк, адрес дилера, затесавшийся в раздел «Для дома, для семьи». Джейн не любила почтальона, по расписанию засовывавшего «Gotham Gazette» в почтовый ящик с номером квартиры Грэма, не понимала, почему Эйдан приносит эту макулатуру домой и хранит, не читая, просто швыряет в прихожей, пока стопка не посыпется с тумбочки. Сейчас, превозмогая отчаянное нежелание знать, что происходит за надежными стенами квартиры, Уильямс забрала накопившуюся кучу газет и перелопатила их от и до. Она прочла о том, что произошло в разных концах города одновременно с приключениями Люси в «Освальдс», ознакомилась с домыслами, в каких ещё преступлениях могли быть замешаны её бывшие «друзья». Но нигде, ни в одном номере не было упоминания об умерших от ножевого ранения неизвестных девочках. И о пропавших детях – тоже. Имя Зелфы не встретилось ни на передовице, ни в разделе коротких заметок о криминалистической обстановке в Готэме. Ридли как будто не существовала; даже в списках сбежавших, где номером один значилось имя Джерома Валески, она ни разу не мелькнула. Обнадеживало, что Джейн не прочла там и своей фамилии, но это имело почему-то не такое уж большое значение. Уильямс была хотя бы жива, не ранена и в относительной безопасности. Зелфе, как предполагала девушка, с «подарком» от Аррингтона было куда хуже. И если у Дженни начавшие заживать вспухшие полосы от порезов всего лишь чесались, то каково девочке с дырой в боку? Явно несладко, даже если она ещё дышит.
Уильямс не мнила себя королевой страданий, но не проходящее чувство беспокойства за маленькую подружку и её судьбу не давало спать. Да, опасно было бросаться спасать её от Бена, вооруженного ножом, и Люси выполняла свой долг, заставив Джейн не двигаться с места, пока малышка не скрылась в лесу. Да, Уильямс должна была кое-что сделать, прежде чем искать себе убежище, и в то время было действительно не до Зелфы, свою бы шкуру уберечь. Видимо, теперь пришло время угрызений совести. Угрызений совести сытой, отоспавшейся сбежавшей преступницы, бросившей маленькую девочку на произвол судьбы.
**
Услышав от усталого мужчины то, ради чего Джейн докапывалась до служащих больниц и моргов, Уильямс опустила трубку, забыв повесить её на рычаг. Пока из слухового динамика раздавалось раздраженно-обеспокоенное «Алло? Алло?! Вы слышите меня?!», Дженни безутешно предавалась горестному «Вот и всё».
Она нашла её. Нашла девочку на вид пятнадцати лет, с пышными каштановыми волосами, слегка курносую, раненую в бок ножом. Ребенок лежал на холодном металле каталки, с биркой на большой пальце ноги с надписью «Unknown», накрытый простыней, и ждал хоть кого-нибудь, кто вспомнит о нем.
Кто же откажет безутешной матери, потерявшей свое дитя? Или сестре, плачущей с надрывом в телефонную трубку? Как выяснилось, даже в Готэме – никто. Самые суровые дядьки, рявкавшие недружелюбное «Да!», замолкали и принимались шелестеть бумажками.
Лучше бы они и дальше шелестели, выдавая безразличное «К нам таких не поступало».
Поступало. Как будто Зелфа была ведром.
**
Это была не Ридли.
Бредя прочь от больницы, скрываясь в темных арках и прижимаясь к стенам домов, Джейн могла думать только об этом.
Та несчастная, погибшая от потери крови девочка, была не Зелфой. Её волосы были пышны, но не настолько. Ростом она была выше, и лицо – лицо абсолютно другое, не напоминавшее малышку совершенно.
«Это не моя девочка», - сказала Уильямс прежде, чем убежать из морга, как бежал бы человек, чья надежда найти близкого человека ещё жива.
Джейн нарушила правило, установленное Эйданом. Она не просто вышла из квартиры, она удалилась от неё на приличное расстояние. Вернуться вовремя теперь было важнее, чем приготовить нехитрый ужин.
Юркая тень то возникала, появляясь на одинаковых кирпичных стенах, то исчезала. Уильямс, натянув капюшон старой куртки по брови, как обычно делала, чтобы скрыть свое лицо, перемещалась между однотипными домами, ныряя в узкие пролеты арок и огибая здания с торца. Она надеялась никого не встретить, в крайнем случае, никого из тех, кто имеет обыкновение заглядывать под капюшоны подозрительным личностям. Жители Готэма, обычные граждане, имеют прекрасную черту избегать случайных прохожих, показавшихся им чудаковатыми или опасными. Единичные экземпляры, встретившиеся Дженни на пути к  квартире Грэма, принадлежали именно к этой касте.
За исключением одного.
**
Лезвие вошло в плоть до рукоятки. Красная густая жидкость окропила руки Джейн, её нехитрую одежду, и пара капель даже попала на лицо. Судорожно вдыхая мгновенно пропитавшийся запахом крови воздух, Уильямс смотрит на свою руку, завладевшую испачканным ножом, на корчащегося от боли насильника, снова на свою ладонь.
Как это могло случиться с ней? Почему именно в этот вечер злоумышленник возжелал чужой плоти?..
Сидя у дверей квартиры Грэма, Джейн могла лишь прокручивать в уме события вечера раз за разом. Она захлопнула дверь. Ушла, ослушавшись всех наказов. Он вернется и будет злиться, злиться, злиться…
Потому что руки Дженни испачканы кровью. Потому что она сидит, обхватив колени, и не дай небеса кому-то из соседей вздумается глянуть в дверной глазок.
То, что мертвая девочка не была Зелфой, не означает, что Ридли ещё жива.
Стоят ли переживания о крошке жизни самой Уильямс?
Ей страшно. Грязный отвратительный мужик чуть не содрал с неё старые джинсы, и память, услужливо подставленные фантазии об изнасиловании и последующем убийстве, не дают разогнуться, сесть около дверей дома Эйдана чуть свободнее. Под придверным ковриком нет ключа. Дженни захлопнула дверь случайно, но навсегда.
Где же ты, Грэм?
Когда ты вернешься?..

Воздух медленно насыщался запахами. К химической чистоте разбавленного хлором средства для мытья полов, терпкой свежести новых деревянных плинтусов и легкости оставленного соседкой Грэма шлейфа пудровых духов примешивался приторный душок. Джейн натягивает на негнущиеся пальцы рукав, кое-как фиксирует ткань и пытается оттереть кровь со своей щеки. Может быть, на лице следов практически и не осталось, кроме мелких подсохших брызг, но по ощущениям для Уильямс всё совершенно иначе. Она куксится от мысли, что первой Эйдану бросится в глаза её испачканная рожа, и психотерапевт ни за что не поверит, что его бывшая пациентка разбила, пусть даже и об голову, бутылку с кетчупом, пока готовила отбивные к ужину. Скорее уж он предположит, что Дженни самолично кого-то рубила на бифштекс, и это будет совершенно правомерно. Она же сбежала из Аркхэма. Она способна на что угодно.
Неизвестно, сколько девушка просидела вот так, на придверном коврике с серыми разводами, как тоскующий по хозяину выброшенный пёс. Она оборачивалась через плечо, глядя вверх, на ручку и замочные скважины, будто в любую секунду мог раздаться звук проворачивающегося изнутри ключа. Но в квартире никого не было. Странно, но и по коридору никто не топал, не слышался тихий шорох курсирующего между этажами лифта. Словно не только личные комнаты Эйдана Грэма пустовали, но и всё здание.
Джейн начинает считать от одного до ста. Затем от сотни до единицы. Это отвлекает от неблагоразумной потребности позвать Люси и отключиться. Уильямс чувствует, что альтер-эго взволновано. Она хочет поговорить с Джейн, отчаянно хочет что-то сказать, но девушка отмахивается от попыток субличности выйти на контакт. Бывшая аркхэмская заключенная перепугана не только уже случившимся, но и перспективой встречи с Эйданом. Рано или поздно он вернется. Всё же лучше, чтобы он нашёл Джейн. Можно было бы подняться на ноги, сделать несколько шагов, сорваться на бег и скрыться, оставив после себя только несколько бурых капель засохшей крови около входной двери и старую одежду в пакете, которую, по-хорошему, сразу надо было сжечь. Но она не могла так поступить. Дженни была в долгу перед Грэмом за эту спокойную неделю. Эйдан не удивился бы, что чокнутая пациентка Аркхэма пристрастилась к побегам и слиняла, усыпив его бдительность. Но разочаровался бы в ней как в человеке, просившем о помощи, который обещал делать всё, что он скажет, не подвести его. Джейн становилось дурно, когда она думала об этом. Нет, Грэм не должен изменить свое отношение к своей бывшей пациентке на резко негативное. Хотя бы не таким образом, не вследствие предательства с её стороны.
Вдруг свет из насыщенно-холодного, резкого, отлично освещавшего коридор от окна до лифта, стал приглушенным. Натыканные под потолком на малом расстоянии друг от друга бра, разветлявшиеся на два плафона из матового стекла, мерцали теплым оранжево-желтым ореолом, в котором внезапно хорошо стали заметны вальсирующие пылинки. Так Джейн поняла, что уже поздно. Дом Эйдана порой напоминал ей гостиницу. Также много клеток-номеров, имевших в этом здании статус квартир, длинные рукава коридоров, охранник или кто это был, консьерж, чересчур экономный, обязательно способствующий общему сокращению потребления энергии в доме. И люди, сидевшие по своим взятым в ипотеку жилплощадям. Скрытные, но любопытные. Любители подглядывать в глазки, наблюдательные, но никогда не говорившие соседу «Доброе утро».
Так казалось Джейн.
Поэтому, когда девушка слышит быстрые шаги и топот на лестнице, она тут же дергается, вскинувшись и опасливо оборачиваясь на шум. Уильямс порывается встать, отойти от дверей квартиры Грэма, но её ноги от долгого сидения затекли, и теперь правую голень свело. Она неловко заваливается на бок, почти ложась на пол, едва успев, со стуком, подставить локоть.
Дженни понимает, что Эйдан её не замечает. Её тело, приникшее к паркету, находится в относительной тени – наверху гораздо светлее, и глаза Грэма не сразу различат что-то валяющееся на коврике. Он спотыкается о торчащие ноги Уильямс, довольно сильно задев её носком ботинка, но, даже чувствуя тупую боль под коленом, Джейн сохраняет партизанское молчание. Не потому, что её рефлексы атрофировались, а потому что никто не должен слышать здесь женский голос. Ругающийся доктор Грэм не удивит соседей – подумаешь, явился навеселе, не вписался в поворот, врезался в стену. А вот ответствующее красноречивому возгласу обиженное девичье «Ай, осторожнее!» определенно привлечет внимание.
И всё же Уильямс рада, что он наконец здесь. Даже влетая головой вперёд в квартиру. Даже вжимая эту самую едва не встретившуюся с  косяком голову в плечи, когда входная дверь захлопывается с треском. Даже щемясь от Эйдана в угол, когда он орёт на неё так, что внутри на мгновение вспыхивает паника.
- Я и так сумасшедшая, - лопочет себе под нос Джейн, зажмуриваясь и зажимая уши руками. Она слышит вопросы доктора Грэма даже через крепко прижатые ладони.
- Ты не дал мне ключей! – не открывая глаз, кричит в пустоту Уильямс, и собственный голос звенит в её голове долгим надсадным эхом.
Девушка медленно опускает руки, тяжело дышит, приоткрывая веки. Она машинально качает подбородком и, кажется, этот жест выпадает ровно на тот момент, когда Грэм надеется услышать хоть какой-то однозначный ответ.
«Не отключайся, не отключайся, не отключайся», - повторяет про себя Дженни, попытавшись стянуть с себя грязную куртку и терпя поражение уже на том этапе, когда надо вынуть руку из рукава. Она вздыхает, поднимая на подошедшего ближе Эйдана тяжелый взгляд.
Уильямс смотрит сначала в один его глаз, потом в другой. Сжатые в нитку губы девушки чуть кривит легкая усмешка.
Она ведь ничего не рассказывала доктору Грэму о своих друзьях. О маленькой Зелфе. О Бене Аррингтоне, известном готэмском каннибале и убийце. О том, как они проводили время втроем, как им было весело, особенно когда Бен пырнул Ридли ножом в бок, а Джейн стояла и смотрела на это. Уильямс предпочитала уклончиво называть их «эти люди», если без упоминания о других пациентах лечебницы вообще нельзя было обойтись. У Эйдана могло создаться впечатление, что Джейн ненавидит из всех, презирает или боится. А тут такие ошеломительные новости – она, оказывается, поставила под угрозу и себя, и его потому, что захотела отыскать свою поехавшую крошку-подружку! А когда не нашла, то так расстроилась, что прирезала одинокого бедного насильника в подворотне. Чтобы уж, как говорится, не зря вышла погулять.
Грэм требует от неё слишком многого. Джейн не может поведать ему об истинных причинах своей самоволки. Хватит с него одной сбежавшей психически нестабильной преступницы, не хватало ещё навесить на восемьдесят процентов вероятности мертвую девочку семнадцати лет и парня-каннибала, хладнокровно вспарывающего бочины малолеткам. С Эйдана ведь станется впрячься еще и в это, в поиски Ридли и Аррингтона. Но он ничем не сможет им помочь. Им обоим, Джейн и Эйдану, станет от этих третьей и четвертого лишних, только хуже в их и без того напряженной ситуации.
Уильямс понимает, что защищаться ей нечем. Ныть о тоске по маленькой подружке противопоказано для их общего блага. Более-менее правдивая ложь не приходит на ум. Поэтому Дженни вспоминает лучшие из худших сеансов с доктором Аркхэмом, когда единственным способом отвести от себя угрозу было нападение.
- Ничего не произошло! – наконец стряхивая с себя куртку прямо на пол, огрызается девушка. – Всё в порядке, со мной всё в порядке! Что ты пристал ко мне? – бросая эти слова в лицо озадаченного Грэма, Джейн избегает смотреть ему в глаза. – Если бы ты хотя бы оставил мне запасные ключи, а не держал, как в тюрьме, ничего этого не случилось бы!
Уильямс пробует шагнуть в сторону, но понимает, что Эйдан не собирается отступать. Собравшись с духом, она выплёвывает со всем возможным пренебрежением:
- Ой, хорошо, я отвечу. Надо мне было, вот и вышла. Ты обещал! Ты обещал, что поможешь мне. Но знаешь, что происходит на самом деле? Ты боишься. Ты трусишь, как пятиклашка перед контрольной по математике! Ты не помогаешь мне решать проблемы, ты просто запер меня здесь, в четырех стенах, и закрываешься на ночь в комнате, потому что мало ли что взбредет в мою больную голову. Но я не могу больше так сидеть, я должна что-то делать, раз ты не можешь что-либо сделать для меня. Я пришла к тебе, потому что думала, что только ты сможешь меня освободить по-настоящему, но ты наоборот делаешь меня своей пленницей, я поняла это. Ты всё ещё в Аркхэме. Ты делаешь из своей квартиры психушку, и сам стал тут первым пациентом, - слова льются сами собой, валятся на Эйдана, а Джейн лишь надеется, что он запутывается, теряет смысл происходящего, забывает об обстоятельствах их сегодняшней встречи и переключается на новую проблему, а именно откуда ни возьмись возникшую агрессивность Уильямс. Девушка сможет потом извиниться, исправить всё это. А вот скажи она правду, что случайно, в целях самозащиты, укокошила человека, то на месте их с Грэмом взаимоотношений останутся вообще руины. Держать у себя под крышей чокнутую, не контролирующую словесный понос бабу – одно дело. Убийцу, у которой произошел рецидив, - совсем другое.
Уильямс, для закрепления эффекта, набирается храбрости, даже наглости, и толкает Грэма в грудь. Не сильно, но ощутимо, чтобы он понял, чего она хочет. Джейн хотела, чтобы Эйдан наконец отошел подальше, перестал находиться в такой непосредственной близости, что может разглядеть испарину на её лбу, но страх в её глазах, смело обращенных на лицо Грэма, слишком очевиден.
- Так что отстань от меня! – на повышенных тонах бросает Джейн дрожащим голосом, сжимая испачканные кровью ладони в кулаки, потому что перед глазами начинает опасно темнеть, а голова становится странно тяжелой, как обычно бывает перед обмороком. – Иди в свою комнату, Эйдан, пей сколько влезет, только оставь меня в покое!

Насколько Джейн могла припомнить, раньше она никогда не доводила мужчин до белого каления. Ещё сложнее было отыскать в памяти момент, когда на неё кричали – так обиженно, резко, озлоблено. Именно интонации помогли Уильямс понять, что она задела Эйдана за живое. Может быть, даже сделала ему больно. Выигрывали ли эти эмоции у тех, что могли бы обуять Грэма после честного рассказа о Зелфе Ридли, девушка пока не была убеждена. Слова Эйдана хоть и били, как кнутом, но всё ж не так уж сильно задевали Джейн. Как будто пролетали в миллиметре от её лица, плеча или руки, заставляя лишь рефлекторно отшатнуться, сжаться, но не причиняя настоящих неудобств. Это ведь всё неправда. Просто провокация, на которую доктор Грэм так легко поддался. Конечно, он будет её костерить сейчас на чём свет стоит. Но он на самом деле так не думает. Не думает же?..
Джейн должна была гнуть свою линию до последнего, как бы неприятно это ни было. Глядя в искаженное гневом лицо Эйдана, Уильямс на автомате выкрикнула в ответ:
- Зачем?! Или ты думаешь, что газетчики настолько тупые, что не догадаются, что у тебя есть какой-то свой интерес? Что они не сочтут твои расспросы подозрительными? Это медвежья услуга, Эйдан! Угробить меня можно куда более простым способом!
«Например, действительно выкинуть где-нибудь по пути в Стар Сити».
Губы Дженни сжимаются в тонкую полоску. Она ловит свою куртку, неловко обхватывая её ладонями, и раздраженно откидывает рукав, угодивший по лицу. Девушка сводит локти вместе, прижимая к груди одежду. Грэм встряхивает её ощутимо, так, что голова Уильямс заваливается назад. Между ними происходит такая мерзкая сцена, что Джейн хочется зареветь. Она чувствует, что слабеет. Противиться туману, заволакивающему сознание, всё труднее с каждой секундой, с каждым яростным обещанием доктора избавиться от неё немедля. Девушка сдаётся. Она уже совсем не уверена, что Эйдан отвечает ей ложью на ложь, не желая проигрывать развязанную бывшей пациенткой битву.
Что если это и есть та неутешительная правда, которую лучше бы никогда не знать? Сожаление – вот что было на душе у Грэма всё это время? Раскаяние в своем добром поступке?
Мышцы становятся будто сделанными из мягкой ткани. Колени подгибаются, дышать тяжело. Муть перед глазами то сгущается, то рассеивается, но зрение не становится ясным. Обычно всё происходило куда быстрее, но теперь Джейн борется, точнее, долго боролась с Люси.
Собрав остатки сил воедино, постаравшись вложить их в один-единственный жест, Уильямс кладет ладони на грудь Эйдана и оттесняет его от себя. Довольно вялым движением рук она швыряет в него курткой. Ей хочется ударить Грэма, наотмашь - отблагодарить таким образом за его последние слова.
Слёзы брызжут из глаз молчащей Джейн. Она отворачивается и как будто теряет равновесие, падая плечом назад, на стену. Девушка стекает вниз, на пол, ноги её больше не держат. Ничего не слыша и не видя, Уильямс всхлипывает, облокотившись на косяк. Вдохнуть уже не просто трудно, практически невозможно.

Даже если бы Джейн была отменной актрисой, ей всё равно не удалось бы сыграть свою роль с такой ошеломительной точностью.
Плач стихает внезапно. Тишина, повисшая в квартире Эйдана, оглушает. Вдруг раздается сдавленный вхлип – остаточный, предназначенный, чтобы прочистить носоглотку и восстановить дыхание.
Плечи сидящей на полу скукожившейся в три погибели девушки расправляются. Она подбирает под себя ноги, устраивается удобнее, слегка елозит, размеренно проводя тыльной стороной правой ладони по обеим щекам. Она отбрасывает волосы от лица, встряхнув головой, и коротко выдыхает, сложив губы уточкой.
Она оборачивается к Эйдану лицом, смотрит снизу вверх.
- Ну вот, ты её расстроил, - сообщает Люси с легкой укоризной в голосе.
Она прицокивает языком, опирается на ладони и вскакивает на ноги. Ни следа от былой изможденности и слабости. Люси вздергивает бровки домиком, округляет глазки, и уголки её губ опускаются вниз. Расстроенную мордочку девушка держит недолго, почти сразу прищуриваясь, коротко посмеиваясь.
- Пусть отдохнет, - Люси говорит приглушенно, но четко; в её интонации – грубая завершенность, не допускающая оспаривания того, что она сказала.
Альтер-эго, управляющее телом и сознанием Джейн Уильямс, наклоняется, подбирая с пола куртку. Встряхнув одежду от пыли, девушка расправляет ткань и аккуратно вешает за петельку на вешалку в прихожей. Более не обращая внимания на Эйдана, Люси спокойно проходит в гостиную, по пути зажигая свет и сладко потягиваясь.
- Долго будешь там торчать? – бесстрастно осведомляется Люси, останавливаясь и глядя через плечо на мужчину. – Пойдем, поболтаем.
Она взмахивает рукой в призывном жесте, улыбается, как пиранья, и плавно опускается в одно из кресел, закидывая ногу на ногу.
- Ты, конечно, молодец, - Люси, задрав голову, следит, как Грэм пересекает гостиную. – Что ж ты прямо с цепи сорвался. Или ты правда не понял, что она это нарочно всё сказала?
Девушка восторженно подносит кончики пальцев ко рту, скрывая улыбку.
- Да ладно. Да лаааадно. Дженни же не умеет врать. Ты в самом деле купился на эти визги? Оооо, - Люси откидывается на спинку кресла и склоняет голову чуть вбок, упираясь ухом и щекой в свое плечо. – Понятненько.
Ещё немного поразглядывав Эйдана, Люси начинает рассуждать, будто невзначай:
- Ну и жизнь у девчонки. Сплошной перманентный страх. Перед прошлым, настоящим, будущим. Перед врачами, психами, копами, журналистами, владельцем «Освальдса» и тем бугаем, которого отметелил Эмджей. Теперь ещё и ты. Она так боялась тебя подставить, что довольно успешно заталкивала меня куда подальше. Дженни думала, что уж от тебя-то дерьма не будет. Ты такой типа… Герой. Но смотри, что у нас получилось. Она живет с тобой неделю, а стала куда уязвимее, чем была в Аркхэме. Стало быть… Ты на неё плохо влияешь, Эйдан Грэм. Если так и дальше пойдет, придется совсем не пускать бедняжку в реальность. Это не очень сложно. Дженни милая, но такая слабая. Знаешь, как я зову её? Котенок. Вот она правда как котенок, да. А что происходит с котиками в Готэме? Сдается мне, все они кончают жизнь в ведре с водой. Поправь меня, если я не права, Эйдан Грэм.

Отредактировано Jane Williams (2016-08-15 22:00:31)